Хоразинские рассказы [компиляция] - Дарелл Швайцер

поводам — в срок совершать некие обряды, когда звёзды и времена года завершают круговорот. Да и сам городок — тайна, сокрытая на возвышенности центральной части штата, недалеко от границы с Нью-Йорком, там, где на карте практически пустое место, среди длинных тёмных долин, в которых по ночам с извилистых дорог можно заметить лишь редкие огоньки.

У этого городка тоже имеются свои собственные тайны, а некоторые укрыты даже от него самого.

В одном из домов, необитаемом и заколоченном уже многие годы, на чердаке прикована цепью девушка. Когда-то она была ошеломительно прекрасна, почти достигшая совершеннолетия. Но лица у девушки нет — его разнесло выстрелами при неких событиях. Как всем известно, она лишилась рассудка и всё время сидит на полу, склонив голову на сдвинутые колени и бессильно уронив руки по бокам. Она не издает ни звука, никогда не шелохнётся; не требует ни пищи, ни воды, ни умывания, ибо её тело затвердело, словно воск или даже мягкий камень; она ни жива, ни мертва и пребывает такой уже много лет или столетий, а, возможно, всего несколько дней. Насчёт последнего трудно что-либо сказать — в Хоразине само время иногда скользит, как будто пытается забраться по грязному склону и вновь съезжает вниз.

Несмотря на это, девушку по-прежнему держат прикованной за щиколотки к вертикальной балке в середине комнаты, которая, вдобавок, ещё и подпирает крышу.

Время от времени, повинуясь велению звёзд, старейшины навещают девушку и повторяют над ней некое слово. Потом они уходят и она остаётся лишь сказкой, хотя когда-то была никем иным, как Красной Ведьмой Хоразина, девушкой, которую окутывало пламя и чьи блуждания по тёмным холмам за городом легко было спутать с закатом.

Но её пламя сгинуло, лица она лишилась в злоключениях, разум пропал, тело стало закоченелой оболочкой.

Безымянная тайна. Никто не произносил её имени, хотя старейшинам оно было известно.

* * *

Тайна крылась в том, что разум девушки пропал, удалившись в иные места, странствуя будто в сновидениях, сначала по ближайшим домам, затем дальше и дальше. Её путь ощущался людьми, как тревожный порыв ветра, промелькнувший на миг и пропавший. Вновь и вновь она забиралась за холмы, спускалась в примыкающие к ним лощины, одинокая и бесплотная в ночи.

Как-то в лесу девушка повстречала мужчину, который почему-то оставил свою машину и ушёл от трассы. Она обняла этого человека и, не успев даже вскрикнуть, тот вспыхнул пламенем и сгорел почти до пепла. Саму её даже не обожгло, хотя вновь окутало пламенем, как прежде, когда она была Красной Ведьмой, пусть и ненадолго. Если обугленный труп когда-нибудь и отыщут, это уже не важно. Тот мужчина был приезжим. Может быть, это происшествие попадёт в газетёнки для супермаркетов, вроде «Weekly World News», как «человек загадочно самовозгорелся», но, даже если и так, это тоже не важно, потому что супермаркетов в Хоразине не было и газетёнок никто не читал. Той ночью прошёл дождь. Лес вымок и пожара не случилось.

В другой раз, тоже во сне, после того, как она проплывала среди звёзд, быть может, целую вечность, закольцевавшуюся саму на себя так, что сон окончился в тот же миг, когда начался, девушка очутилась в чёрном, бессолнечном мире, в иззубренной долине, где двумя нескончаемыми рядами восседали шепчущиеся каменные звероподобные боги; и один из тех богов склонился и грохочущим, словно лавина, голосом повелел ей: «Пробудись».

Вот с чего это и началось — с тайны на чердаке.

На чердаке девушка подняла голову с коленей. В остатках лица пылал красный огонь.

Она попыталась заговорить, но испустила только еле слышный звук.

Поначалу цепи смутили её, но потом она освободилась от них либо став бесплотной, либо сбросив, как змея шкуру. Девушка сама не поняла, как такое произошло, но ощутилось это весьма явно. Она стояла нагой на холодном чердаке. Потом прислушалась и услыхала, как над крышей тихонько свистит ветер, а вдали побрякивает что-то, вроде коровьего колокольчика. Босиком она спустилась по чердачной лестнице, одну за другой ощущая твёрдые и гладкие ступени.

Дверь у подножия лестницы оказалась закрыта. Девушка неловко завозилась с дверной ручкой, словно её руки забыли, что следует делать. Затем она сжала ручку, не поворачивая и дверь объяло бледное пламя, что не грело и не сжигало. Но его хватило, чтобы отворить дверь.

Она очутилась в знакомом коридоре. У одной из комнат стоял умывальник с большой чашей, полной пыли. Девушку удивило такое необычное место для умывальника. Затем она попыталась улыбнуться и двинулась дальше.

Она дошла до другой комнаты, прекрасно ей знакомой. Дверь была распахнута. Девушка зашла внутрь. Ей захотелось зажечь свет, но свечей не было, а масляная лампа, стоящая у изголовья кровати опустела. Сосредоточившись, девушка вызвала свет. Это произошло естественно, как дыхание. Вскоре обстановка и стены засверкали бледным пламенем, которым она открыла дверь с чердака, замерцали крошечными белыми вспышками, что не обжигали и не согревали, возможно, словно огни Святого Эльма, про которые она читала в историях о море. Хотя она немало странствовала, но огней Святого Эльма никогда не видела, поэтому могла лишь представлять, что они так и выглядят.

Позабыв о том, что до сих пор обнажена, девушка с любовью изучала комнату, то и дело притрагиваясь к своим вещам: целой полке фарфороволицых кукол в нарядных одёжках, сейчас, как и всё прочее, запылённых и потускневших. Когда она слишком выросла, чтобы играть в куклы, то аккуратно усадила их в ряд на полочке, на память о себе прежней, и они так и оставались здесь.

Была и ещё полка — с книгами и стопкой «Журнала святого Николая для мальчиков и девочек»[7] — тоже что-то заброшенное, но не выброшенное. Девушка вытащила оттуда особенно ценную книгу, открыла её и увидела на форзаце карандашную надпись, явно сделанную детской рукой: «Эта книга принадлежит МАРИ». Да, её так звали, вспомнилось ей сейчас, но это обыденное имя, которым она пользовалась в повседневности, а не иное имя — предназначенное для таинств и известное лишь старейшинам.

Сжимая томик, девушка села на кровать, застланную пыльным стёганым одеялом. Несколько